“The Set Was Hot”: Alexander Voloshin on a Day in the Life of a Hollywood Extra

One of my favorite passages in Alexander Voloshin’s mock-epic of Russian Hollywood, On the Tracks and at Crossroads, describes a day in the life of a typical Russian extra — and one may be excused for assuming that this typical extra is none other than Voloshin himself. After all, he was a prolific contributor to filmic “atmosphere.” Then again, so were a great many of his countryman, like Theodore Lodi, whom I mentioned in an earlier post. But the intensity of Voloshin’s telling indicates to me that the particular scene described below was experienced first hand. Surely our poet was the face on the cutting room floor — as the cut seemed to smart something awful… Indeed, the documentary quality of this passage alone recommends it for preservation; Voloshin not only peppers it with piquant comments about the worsening political climate of the 1930s, but also records the actual number extras would call to reach Central Casting, “GArfield 3711.” I continue to marvel at Voloshin’s ability to register the political tensions of his day with humor without undermining their seriousness; in fact, the humor underscores their seriousness. The utter helplessness of our émigré extra in the face of a world spinning out of control adds a bitterly ironic and rather touching subtext to his struggle to pay his bills and his pathetic desire to see himself on film. Once we get to his joyous dreams at the end, we might remember the Fuhrer’s speech from the beginning. Speaking of preservation, it’s sad to reflect not only on how many scenes from old Hollywood films ended up in the rubbish bin, but also on how many films are lost… Just the other day I came across a rather expensive document on Ebay: a contract for a bit part signed by our poet. The film is 1928’s The Awakening, in which Voloshin apparently played a character named “Cronie.” Well, the film, if it exists, is slumbering in a dusty canister in some attic, but I’ll keep working to awaken readers to Cronie’s art.

I think I’ll lay out, if I may,
a common extra’s “working day”:
It’s seven-thirty — bored, depressed,
he eats his breakfast, then gets dressed,
but still has plenty time to kill…
Some coffee, then — he’ll drink his fill,
peruse a newspaper or two.
Here’s one more cutlet he can chew
while catching up on world affairs…
Look, “Lindbergh’s taken to the air”
and “Mrs. Simpson cracks a smile,”
“Blum weakens; publicly reviled,
Front populaire goes down the drain,”
while “Ethiopians, in vain,
have pled with Europe for fair play.”
The League of Nations? “Disarray.”
“Edward VIII is on the beach
in France.” “The Fuhrer gives a speech…”
And then he scans a different page:
“Arts — Cinema — News of the Stage.”
He reads the adverts, line by line,
for Lux soap, whiskey, gin, and wine,
and learns that Smith has cut the price
on his Vienna sausage — nice.

Such awful boredom… He sucks down
another cigarette, then frowns
and asks himself: “Where might I get
some money, pay off all this debt?”
Six fifteen for the gas alone;
four twenty for the telephone;
two eighty-five for power; soon
the rent is also coming due…
Oh, how he’d like to cry and shout,
“A Russian suffers – help him out!”

He washes… Slips in his false teeth…
Maybe a chat will bring relief?
Picks up the phone and dials a friend —
no answer on the other end:
“Figures… Always at work, that one…”
Nothing to do but sit and yawn.
Turns on the radio and sighs,
“Maybe somebody will drop by…”
His dog is groomed… His tailcoat’s brushed…
“Time certainly is in no rush…”

It’s twelve o’clock… And so at last he
decides to dial up Central Casting…
“GA” for “Garfield” (of all things),
Three… seven… one… one… And it rings.
“Hello” — then, with a stifled groan,
“You call back later.” Click. Dial tone.

Evening is here… No calls at all —
now it’s too late for them to call.
“How sad… Maybe tomorrow, then.”
At least he can go out again…

Frustrated, feeling quite defeated,
he dines, drinks wine, heads to the theater…
At the Apollo they’re now screening
the film on which, for four demeaning
days, he worked (at seven fifty
per) — oh, that was heavy lifting…
The set was hot, stuffy, and stale.
Swallowing lukewarm ginger ale,
he sat behind the bar each day,
landed one closeup… flew away.
Others had paychecks for three weeks!
Just think — some folks get all the breaks…

Alas, there is more pain to follow…
Watching the screen at the Apollo,
he finds he’s nowhere to be found!
They’ve cut him out of it, the clowns…
He didn’t count on such a blow —
they didn’t even let him know…
It’s all right there — just not the bar:
the “fist fight” and the “tearful star,”
the “scandal” and the “intrigue” too,
but for a hundred smackeroos
you wouldn’t spot a sign of him! 
Another victim of fate’s whim…
How rude! You suffer for your art
and in the end they scrap your part…

He trudges home… There, at the door,
a telegram awaits! What more
could he have hoped for! Not too wordy:
“At Fox in tailcoat seven-thirty,”
signed “Casting.” Yes, an urgent “call”!

He nearly dances up the wall!
A tender yearning warms his heart!
Indolence flees! Sad thoughts depart!
A “tailcoat” means fifteen a day!
A ten-day shoot? Then they will pay
one hundred fifty! That may climb
to two, if they run overtime!

He gets in bed, sets the alarm…
Sleep settles on him like a charm…
Tonight, joy sheds its radiant beams
over our Russian extra’s dreams!

---

Скажу вам тут-же — для примера, —
Чем дышит наша «атмосфера», —
Взгляните на «рабочий день»:
Семь тридцать… Утро… Скука… Лень
Вставать, есть «брекфест», одеваться…
Не знает он куда деваться,
А время нужно-бы убить…
И вот плетется кофе пить…
Жует вчерашние котлеты
И — просмотревши две газеты —
Он — в курсе иностранных дел!…
Узнал, что «Линдберг — улетел»,
Что «миссис Симпсон — улыбнулась»,
Что «сила Блюма — пошатнулась,
И, получив большой афронт, —
Притих теперь Народный Фронт»,
Что «тщетно просят у Европы
Суда и Правды — эфиопы»,
Что «Фюрер — шесть речей сказал»,
Что «в Лиге Наций был скандал»,
Что «Эдуард уехал в Ниццу»…
Потом он просмотрел страницу
«Театр, Искусство и Кино»…
Прочел рекламы: про вино,
Про мыло «Локс», про джин и виски…
Узнал, что «венские сосиски
Распродает со скидкой Смитт»…

Т-о-с-к-а… Печально он глядит,
Сосет от скуки папиросы
И лезут в голову вопросы:
«Где-б это денег подзанять,
Чтоб сразу все долги отдать?!»…
За телефон — четыре двадцать,
За газ (со старым) — шесть пятнадцать,
За свет — два восемьдесят пять,
И скоро нужно ожидать
Письма со счетом за квартиру!…
А, главное, не крикнешь миру,
Что здесь — мол — русская душа, —
Страдает мрачно — без гроша!…

Вздохнул… Помылся… Вставил зубы…
Гадает — «позвонить кому-бы?»…
Снимает трубку… Крутанул,
Но слышит только мерный гул —
«Нет дома… вечно на работе»…
И хрустнув челюстью в зевоте, —
Заводит «радио» и ждет, —
«Быть может — кто-нибудь зайдет»…
Почистил фрак … Помыл собаку…
«Как время тянется однако!»…

Двенадцать бьет… Ну — стало быть —
Пора уж в «кастинг» позвонить…
«Джи-Эй» для «Гарфилд» (ну и слово!),
Три… семь… о-д-и-н-н-а-д-ц-а-т-ь … готово!…
«Алло!»… И, погасивши стон, —
«Звоните позже!» — слышит он…

Подходит вечер… Не позвали…
И позовут теперь — едва-ли…
«Печально… Завтра, может быть…»
Теперь-же можно уходить, —
Все «кастинги» — уже закрыты…
Разочарованный, сердитый,
Он — пообедал, пьет вино
И собирается в «кино»…

В «Аполло», кстати, — та картина,
В которой он по семь с полтиной
«Играл» в толпе четыре дня,
Себя и всех кругом — кляня…
На «сэте» было жарко, давка, 
Сидел он в «баре» у прилавка,
Глотая теплый «джинджирэл»,
Попал в «клозап» и… улетел!…
Другие-ж были три недели!…
Подумать только — в самом деле —
Ну, как нарочно, как на зло, —
Ему тогда не повезло…

В «Аполло» — снова боль и мука…
В картины этой — вот так штука —
Он так себя и не нашел!…
Зачем-же он в театр пришел?!…
Такого он не ждал удара…
Все увидал он — кроме бара, —
Того, в котором так страдал!…
Он видел «драку» и «скандал»,
«Интриги», «слёзы героини»,
Но за сто долларов в картине —
Вы не смогли-б его найти!!…
Судьбы неведомы пути…
Вот хамство!… Mучиться, сниматься,
А в результате оказаться
В корзине для негодных лент!…
Ну показали-б на момент!…
Так нет — всё вырезали!… Звери!…

Идет домой … И там — у двери, —
Находит телеграмму он!…
Как радостный, пасхальный звон,
Звучит коротенькая строчка:
«В семь тридцать Фокс во фраке точка»!…
И подпись «Кастинг»!… Срочный «кол»!…

Как жизнерадостный козёл
Он сделал два-три пируэта!…
Душа надеждами согрета!…
Ушла тоска!… Исчезла лень!…
Ведь «фрак» — пятнадцать «дубов» в день!…
И коль деньков продержат с десять —
Сто пятьдесят!… извольте взвесить!…
А с «овертаймами» (как знать!)
И двести может набежать!…

Завел будильник… Спать ложится…
Забыто горе… Сладко спится…
И светлой радости полны
Сегодня русской «экстры» сны!…

Advertisement